Внешне и ритмом жизни Эдирне больше походит на боснийский или сербский город, чем на турецкий. Здесь царит та самая балканщина, которая стала известна миру благодаря фильмам Эмира Кустурицы и музыке Горана Бреговича. Бардак, абсурд и бьющая через край жизнерадостность, густо замешанная на алкоголе и кофе. В одном из переулков в центре я и двое моих русских коллег, с которыми мы приехали, чтобы своими глазами увидеть, что происходит на турецко-гре ческой границе, наталкиваемся на молодых алжирских беженцев. Вчера их избили греческие пограничники, у одного из алжирцев фингал под глазом. Они просят с ними сфотографироваться и рассказывают о своей неразделенной любви к России.
«Мы хотим попасть во Францию. Франция должна нам, воевала против нас», — говорит один из алжирцев.
В кофейне напротив сидят старые турки в кепках и, попивая чай, обсуждают вчерашний футбольный матч. Местные девушки носят такие наряды, в каких в России обычно ходят в ночные клубы — есть на что посмотреть, даже если они не танцуют. Над старой частью города, ее деревянными износившимися от времени особняками, торчат карандаши 500-летних минаретов. Приехавшие из Болгарии туристы закупаются дешевой одеждой местного производства. Вишни и яблони в цвету. Никакого ощущения, что в нескольких километрах отсюда каждый день беженцы пытаются прорвать греческую границу, к которой с обеих сторон согнаны спецподразделения и десятки единиц бронетехники.
Полиция у Марицы
Полицейские посты мы находим в южной части Эдирне. Чтобы попасть в пригород Караагач, который находится буквально впритык к греческой границе, нужно перейти по одному из двух старинных османских мостов через реку Марица. Перед въездом на мосты дежурят десятки полицейских. Жгут костры, чтобы согреться, и проверяют проезжающие автомобили, высаживая беженцев. Полицейские очень вежливы; впрочем, и беженцы здесь не бузят. «Проход запрещен. Греция закрыла границу. Если вы хотите ехать дальше на запад, нужно направляться в Болгарию», — через Googleпереводчик разъясняет нам один из сотрудников полиции. В сторону погранперехода Пазаркале на греческой границе пропускают исключительно беженцев, а иностранных туристов разворачивают. Причем беженцам можно идти к Пазаркале лишь вечером. Днем их не пропускают, и они слоняются разрозненными группками. Собираться в большом количестве им не позволяют правоохранительные органы.
Между османскими мостами расположен железнодорожный мост через Марицу. Как и положено при балканской беспечности, на этом мосту нет ни одного полицейского. По нему мы переходим через реку, и дальше, если нам и попадаются полицейские, то идти в сторону границы они не препятствуют. Видимо, полагают, что если нас не задержали их коллеги на мостах, то, значит, нам можно пройти и дальше.
Пригород Караагач среди жителей Эдирне считается самым криминальным районом города. Его населяют цыгане. Многие дома похожи на руины, заваленные мусором. Временами из этих мусорных руин выбегают дети или выходят сухощавые мужички с сигаретками или грузные женщины в цветастых платьях. Они улыбчивы и объясняют на турецком: в Грецию прохода нет, но они могут подвезти на своих лошадях или мотоциклах к погранпереходу за небольшую плату в евро. Турки и болгары, населяющие Эдирне, говорят, что цыгане из Караагача занимаются воровством, контрабандой и попрошайничеством. «Мы стараемся в этот район не ходить. Особенно по вечерам. Его лучше обходить стороной», — пояснил эдирнский житель по имени Кутай.
Мы проходим по цыганским улицам на развилку, где дежурят полицейские. Они без особого энтузиазма смотрят на нас. Мы не сворачиваем в сторону Пазаркале, а поворачиваем к парникам; за ними сельскохозяйственные поля, а дальше — затянутая в колючую проволоку нейтральная полоса между Турцией и Грецией. До границы от развилки около километра, никаких достопримечательностей нет и в помине, но у полицейских нет вопросов, что тут делают трое говорящих на русском иностранцев. В конце концов, их можно понять: мы же не похожи не беженцев, из-за которых сюда прислали сотрудников правоохранительных органов, зачем нам препятствовать. Затем по дороге к границе нам попадается пара автомобилей с военнослужащими. Военным тоже до нас дела нет — они лишь приветственно машут. В двух сотнях метров от границы поле перепахивает пожилой турок на тракторе. Он замечает, что тут в Грецию не пройти, и продолжает заниматься своим делом. Местами на земле валяется выброшенная мигрантами одежда. Но ни самих мигрантов, ни ощущения, что в этом районе происходит что-то экстраординарное, нет.
Мы не доходим до колючей проволоки буквально 150 метров. Возле «колючки» скучают патрули жандармерии (турецкий аналог Росгвардии) на пикапах. Мы им безразличны. Поворачиваем в сторону погранперехода Пазаркале. Вскоре слышим, как оттуда доносятся хлопки. Становятся видны сизые облака, которыми затянут пограничный переход — позднее мы узнаем, что это слезоточивый газ, который используют греки, чтобы отогнать беженцев от перехода. Время от времени стрельба становится интенсивнее. Мы продолжаем идти по засеянным пшеницей полям вдоль границы.
Протокол для русских
Неделей раньше турецкие власти сообщали, что направили в этот район дополнительно одну тысячу сотрудников спецподразделений полиции, чтобы сдерживать беженцев, если те попытаются прорываться с нейтральной полосы обратно в Турцию. Кроме того, эти сотрудники должны следить за тем, чтобы беженцы отправлялись на штурм греческой границы, покинув Турцию через официальный пограничный переход — то есть соблюдая формальную процедуру выхода из страны. Судя по всему, силовикам все равно, что тут гуляют иностранцы, если они не лезут на пограничные ограждения. В какой-то момент, когда до перехода остается менее километра и мы отчетливо видим, как греческие силовики пытаются разогнать беженцев, поливая мощными струями из водных пушек, нас окликают бойцы спецназа. Они подходят и возмущенно расспрашивают, почему мы их фотографировали. Экипированы они как для полноценной силовой операции: полевая форма, бронежилеты, американские автоматы М-4 с оптикой сняты с предохранителей; наколенники, налокотники, разгрузки, набитые запасными магазинами; сбоку прицеплены пистолеты, лица закрыты масками. В то же время ведут себя довольно корректно — все возмущение изливается в словах. В итоге просят, чтобы прошли с ними. Приближаемся к группе спецназовцев, которые стоят под одиноким деревом в десятке метров от ограждений границы. Вокруг дерева сложены рюкзаки бойцов, к рюкзакам прицеплены туристические пенки. Старший группы просит показать, что мы фотографировали, и предъявить документы. Фотографий, на которых запечатлены бойцы, нет. Тем не менее зачем-то вызывают еще одного офицера. Тот прибывает от пограничного перехода на броневике «Ошкош», который обычно используется в условиях боевых действий. После пары вопросов, узнав, что мы из России, а в Турции в качестве туристов, офицер расслабляется. Перешучиваемся, рассуждаем, где лучше отдыхать — на Черном море или Средиземном. «Здесь нельзя ходить. Опасно для вас. Сирийцы из Идлиба ходят. Хотят попасть в Грецию, греки их не пускают, выпускают слезоточивый газ и стреляют из боевого оружия», — поясняет прибывший офицер.
Уйти нам нельзя, спецназовцы говорят, что за нами сейчас приедут жандармы. Солнце заходит — золотистая полоса вдоль горизонта на греческой стороне позади многочисленных рядов колючей проволоки. От погранперехода слышится скандирование, словно на футбольном стадионе, но только перебиваемое пощечинами выстрелов.
Жандарм в ступоре и обращается к нам: «Тогда где же ваши рюкзаки?» Отвечаем: в гостинице в Эдирне. Он успокаивается, и мы, распрощавшись со спецназовцами, уезжаем.
Песня «Тату»
Прибываем на основной пост, через который проходят беженцы к пограничному переходу. Здесь десятки сотрудников полиции, жандармов, пластиковые щиты, ограждения, служебные микроавтобусы жандармерии. Сотрудники в разной экипировке: силовые подразделения, патрульные, оперативники в штатском. От некоторых сотрудников пахнет алкоголем. Тонким ручейком к посту со стороны цыганского Караагача тянутся беженцы. Разнородными подразделениями силовиков командует генерал с аристократическим лицом. Он очень рад увидеть русских, говорит, что турки и русские «вечные друзья». Тем не менее некоторое время нам нужно провести в компании его подчиненных, которые проверят, не снимали ли мы тут чего-нибудь такого, что снимать запрещено. Слышно, как на переходе скандирование становится громче. Генерал отбывает в направлении Пазаркале, а старшим оставляет капитана жандармерии.
Капитан, которого зовут Омер, сразу признается в любви к русским. Рассказывает, что 24 года назад учился вместе с белорусами. «Мне очень нравится русская музыка. Особенно группа Ти Эй Ти Ю», — говорит Омер. Мы в недоумении, что это за коллектив. «Сейчас покажу», — продолжает капитан. Проводит пальцами по экрану смартфона, разыскивая в интернете нужную группу. К капитану то и дело подходят подчиненные, получают приказы и удаляются. Мимо нас в сторону Пазаркале направляются беженцы — силовики у них не проверяют документы. Одеты кто во что горазд; в руках у мужчин, женщин и детей обязательно объемные пакеты с едой. Большинство беженцев говорят на дари — это афганцы. Еще довольно много африканцев. Арабоговорящих очень и очень мало. Жандармы не разрешают проносить беженцам палатки, в которых те планируют ночевать в нейтральной полосе, пока не прорвутся в Грецию. «Олмаз (нельзя)», — поясняют им сотрудники правоохранительных органов, забирают палатки и складывают в свои микроавтобусы. Беженцы, недолго поупиравшись, все же уходят без палаток.
Омер наконец-то находит нужную песню и включает ее на всю громкость своего смартфона. Под звездным небом на турецко-греческой границе разносится песня «Мальчик-гей» группы «Тату». Мои коллеги подпевают, капитан Омер тоже пытается подпевать. Наступает апофеоз абсурда. Двое афганцев, один из которых пьян, отказываются отдавать свою палатку. Я перекидываюсь с одним из них — тем, который трезв, — парой фраз на дари. Этот парень из провинции Бадахшан, зовут его Абдулла; он жалуется, что на родине его обязательно убьют террористы, поэтому он очень хочет жить в Европе. Вдруг он решает, что я здесь старший, и просит, чтобы я приказал «своим полийцеским» вернуть ему палатку… «Мальчик-гей, мальчик-гей», — звучит песня давно вышедшей в тираж группы. Объясняю афганцу, что ему надо просить помощи у генерала, а тот сейчас на переходе. Абдулла смиряется и утаскивает своего пьяного друга, который уже начал толкаться с жандармами.
Послушав еще пару композиций «Тату», Омер расспрашивает, как ныне складываются судьбы участниц группы. Моя коллега, активно жестикулируя, рассказывает, что одна из исполнительниц накачала себе ботоксом губы. Она показывает на свои губы, а затем широко разводит руками, как в историях про рыбацкий улов. Бойцы силовых подразделений, облаченные в тяжелую экипировку, откровенно скучают. Бродят, шаркая тактическими ботинками, вдоль асфальтовой дороги. Омер подзывает командира бойцов — двухметрового мужика размером со шкаф. Капитан говорит, что командир «русский». Тот и вправду похож на русского: блондин, светлая кожа, славянские черты лица. На самом деле оказывается, что его предки из Боснии, но сам он языка предков не знает. Омер рассказывает, что в Эдирне и окрестностях живет достаточно много выходцев из Боснии, которые перебрались сюда еще во времена Османской империи. По соседству с цыганским Караагачем даже расположен район под названием Босна.
Появляется еще один босниец, родом из Мостара. Заговариваю с ним на его родном языке. Фарид — журналист, пять лет назад переехал в Турцию, получил гражданство, работает на местные СМИ. Турецкие власти, чтобы добиться нужного им медийного эффекта, позволяют снимать беженцев и их стычки с греческими силовиками только лояльным журналистам: своим государственным медиа или телеканалам вроде катарской «Аль-Джазиры». Турции нужно создавать впечатление, что ее правительство доброе и честное, а вот греки и вообще Евросоюз жестокие и подлые. Официально претензии Эрдогана к Евросоюзу в том, что европейцы так и не выделили обещанные в 2016 году 6 миллиардов евро, на которые турецкие власти должны содержать на своей территории беженцев, чтобы те не становились головной болью европейских стран. Но, как уверяет Эрдоган, деньги выделены не были, а тут еще обострился гуманитарный кризис в Идлибской зоне Сирии, из-за чего количество иностранных нелегальных мигрантов в Турции может увеличиться на миллион человек. С тех пор как в Сирии в 2011-м началась гражданская война, а позднее на ее территории и территории соседнего Ирака возникло так называемое Исламское государство (запрещено в России), сотни тысяч беженцев начали стекаться в Турцию. Вначале это было даже хорошо для турецкой экономики — появился огромный пласт дешевой рабочей силы. Позднее же сирийцы начали подминать под себя отдельные виды предпринимательства. Например, дешевые стамбульские кафе, где торгуют шаурмой, почти исключительно сирийские.
Под звездным небом на турецко-греческой границе разносится песня «Мальчик-гей» группы «Тату». Мои коллеги подпевают, капитан Омер тоже пытается подпевать. Наступает апофеоз абсурда
Сирийцы демпингуют, занижая цены на продукты и занимая низкоквалифицированные рабочие места. Турок постепенно стал раздражать подобный ход дел. И Эрдогану теперь нужно что-то делать с сирийцами, которых в Турции, по официальным данным, 3,7 миллиона.
Обострение военных действий в окрестностях Идлиба в январе этого года пришлось как нельзя кстати. Турецкое правительство обвиняет сирийского президента Башара Асада в том, что наступление его армии в Идлибской зоне провоцирует исход беженцев, а Евросоюз отказывается помогать в разрешении кризиса. Поэтому турецкие власти создали условия для того, чтобы беженцы начали давить и продавливать границу страны — члена Евросоюза, Греции. Миграционное оружие Эрдогана. Правда, самих сирийцев, как мне довелось увидеть самому и ранее услышать от турок, среди беженцев, прорывающихся в Грецию, не столь уж много. Многие сирийцы уже адаптировались и прекрасно живут в Турции. Подобного не получается у афганцев, исход которых набирает обороты: люди боятся скорого прихода к власти Талибана (организации, запрещенной в России), потому что это радикальное движение договорилось о мире с США. Уровень образования и интегрированности в турецкое общество у афганцев многократно ниже, чем у сирийцев.
Очередная группка говорящих на дари мужчин проходила мимо нас в сторону облаков слезоточивого газа. Они безропотно согласились отдать свои палатки жандармам. Сколько ночей им предстоит спать на земле, прежде чем они попадут в Грецию, где их должны отправить в тюрьму или в лагерь для беженцев?..
Суммарно мы провели на посту силовиков перед Пазаркале почти три часа. В итоге за нами прибыла машина из регионального управления жандармерии. В управлении мы провели еще три часа. Сотрудники просто не знали, что делать с тремя русскими, оказавшимися в приграничной зоне и не нарушавшими порядка. Омер распорядился составить на нас некий протокол — из бюрократических соображений. Но даже этого сделано не было, и в итоге в полночь нам сообщили, что мы свободны. Ночные улицы Эдирне были пусты и тихи. Ни патрулей, ни беженцев. Мы словно вернулись в балканский турецкий город из непродолжительной ролевой игры.