Несколько лет назад на экономическом форуме в Берлине Владимир Путин обрушился с критикой на третий энергопакет, принимаемый тогда Евросоюзом, согласно которому, в частности, многие активы «Газпрома» в Европе в том виде фактически объявлялись вне закона. Путин тогда заявил коллегам: «Собственную энергосистему не развиваете, чем топить будете — дровами? Так за ними тоже к нам ехать надо, в Сибирь!». По реакции в зале, в общем-то, можно было понять, сколько там сторонников традиционной и «зеленой» экономики, поскольку использование отходов деревообработки (упрощенно говоря, дров) в современном формате — один из трендов современной энергоэффективной экономики.

В частности, как раз тогда в Канаде было отмечено нашествие жуков-короедов на значительные массивы леса. Старая и явно непригодная к товарной переработке древесина рисковала просто сгнить на корню, как было бы с ней, находись она в той самой Сибири. Однако крупные инвесторы вместе с канадским правительством приняли решение о форсированном развитии индустрии биотоплива — в виде производства древесных пеллет. Благо, что развернуть такие производства при наличии технологий можно относительно быстро. В итоге мировой рынок был буквально завален древесным биотипливом из Канады, что привело к обрушению цен и, в частности, закрытию многих аналогичных предприятий в России.

Весной этого года вышло исследование «Устойчивое развитие в России», выпущенное Русско-Немецким бюро экологической информации и включившее около двух десятков работ различных авторов. В этой книге вопрос о возможности формирования устойчивой экономики в России впервые рассматривается комплексно, а Сибири посвящена отдельная глава. «Эксперт-Сибирь» приводит основные идеи исследования, призванные ответить на вопрос — возможен ли переход традиционной экономики Сибири на «зеленые рельсы».

Индустрия или жизнь

В те времена, когда концепций устойчивого развития еще не существовало за ненадобностью (небольшое население Земли могло неограниченно потреблять ресурсы), Сибирь уже развивалась очевидно «неустойчиво». В частности, русские колонисты, организовавшие здесь добычу «мягкой рухляди» (пушнины), хотя и наполняли доходами от нее до половины тогдашнего бюджета страны, но всего за полвека убили почти всех соболей на территории Западной Сибири. После чего переместились в Восточную — с теми ж целями. Аналогии с развитием нефтегазового сектора слишком очевидны.

Кроме нефтегазового сектора, во второй половине прошлого века за Уралом форсированными темпами стала развиваться гидроэнергетика, цветная металлургия, строились гигантские тепловые электростанции для отопления растущих городов. Гидроэлектростанции, например, можно было бы считать вполне современным способом решения энергетических проблем как явного представителя альтернативной энергетики. Но, как утверждают нынешние экологи, поскольку в проектах гигантских ГЭС на Енисее, Ангаре и отчасти Оби не были учтены долгосрочные экологические последствия, вряд ли их можно отнести к «зеленым». А цветная металлургия в реализованном на востоке Сибири виде «зеленой» не является априори, по определению.

Но так получилось, что именно тогда, когда создавались отрасли, ныне определяющие лицо сибирской экономики, на Западе стало формироваться движение в поддержку «устойчивого развития». Этот термин впервые был употреблен в 1972 году в докладе «Римского клуба» под названием «Пределы роста». Исследование, не утратившее своей актуальности по сей день (более того, авторы сейчас говорят о еще более негативных прогнозах), содержит простую мысль: экономический рост на базе эксплуатации природных ресурсов имеет свой предел. Кроме того, такая модель экономики не является «устойчивой», поскольку не «удовлетворяет потребности нынешнего поколения без ущерба для возможностей удовлетворения потребностей будущих поколений».

Тогда же были сформулированы основные направления развития «зеленой» экономики (частный случай схемы устойчивого развития) — это возобновляемая энергетика, экологичное домостроение, экологически чистый транспорт, управление отходами, эффективное использование водных и земельных ресурсов. Кроме того, был выведен основной постулат «зеленой» экономики: недопустимо заменять природный капитал другими видами капитала, созданного человеком, если это не инвестиции в будущее. То есть, если вы вырыли котлован для добычи угля открытым способом, то университет, построенный на эти же средства, будет считаться вашим вкладом в «устойчивое развитие», а железнодорожная станция для вывоза добытого угля — нет.

«Зеленая» экономика на бумаге

Если все вышеперечисленное кажется на первый взгляд благими пожеланиями экологов-мечтателей, сообщаем: все обозначенные постулаты де-юре являются нормативно закрепленными стратегическими целями для российской экономики (см. таблицу). Еще в 1994 году был принят Указ президента РФ, по которому Россия должна постепенно переходить к устойчивому развитию. В 2002 году этот указ подкреплен планом правительства РФ и одобренной Экологической доктриной. Затем в 2009–2012 году были приняты пакеты законов об энерго- и теплосбережении, а также о водоснабжении, в каждом из которых декларировалось сокращение отходов/энергопотребления. Кстати, некоторые положения уже вполне работают — например, запрет на продажу ламп накаливания. В целом же документы производят впечатление серьезных намерений, а сформированная ими система — фактически построенной «зеленой» экономикой.

Но это — на бумаге. Реальные действия, утверждают экологи, прямо противоречат декларируемым принципам. Так, в мае 2000 года был ликвидирован Госкомэкология — единственный специализированный орган по охране окружающей среды. В 2002 году вступил в силу ФЗ «Об охране окружающей среды», многие нормы которого являются отсылочными, а поддерживающие его акты, естественно, не приняты. Принятые в 2006 году Лесной и Водный кодексы РФ строятся на идеологии «ресурсной» экономики — лес и вода рассматриваются именно как ресурсы, а не объекты охраны. Таким образом, в отношении государства к проб­леме наблюдается дисбаланс — с одной стороны, декларируются самые современные требования к экономике, с другой — постоянно находятся причины, чтобы эти требования не выполнять.

Спасибо Ванкору

Яркий пример последнего — нефтегазовый сектор и энергетика. Этот сектор, утверждается в исследовании, крайне неэффективен как в Сибири, так и в России в целом. «Более 90 процентов мощностей действующих электростанций, 83 процента жилых зданий, 70 процентов котельных, 70 процентов технологического оборудования электрических сетей и 66 процентов тепловых сетей было построено еще до 1990 года. В данных условиях необходимо говорить об износе основных фондов в стране. При этом сектор жилищно-коммунального хозяйства в России является в большей части монополизированным, что не идет ему на пользу», — перечисляет руководитель проектов Института территориального планирования «Урбанистика» Евгения Колесова. На фоне неэффективности энергетики идет не работа по внедрению энергосберегающих технологий, как можно было бы подумать, а повышение тарифов, дополняет коммерческий директор Landco S.A. (Люксембург, строит биогазовые станции) Иван Егоров.

«Ухудшение качества энергоснабжения происходит на фоне резкого роста цен, в первую очередь на розничном рынке электроэнергии. Тенденция беспрецедентного по мировым меркам увеличения тарифов наблюдается с 1999 года. За прошедшее десятилетие и в рублевом, и в долларовом эквиваленте стоимость электроэнергии увеличилась в 4–4,5 раза и на 50 процентов превысила уровень инфляции. Таким образом, для значительной категории российских потребителей уже сегодня тарифы на электричество сравнимы или выше, чем тарифы в США и Восточной Европе», — пишет Егоров.

Еще очевиднее проблемы дисбаланса перехода России к «зеленой» экономике видны в нефтегазовом секторе. С одной стороны, эта отрасль является одним из крупнейших получателей субсидий в стране: около 14,4 млрд долларов (14% от ее выплат в федеральный бюджет), согласно подсчетам руководителя Центра биоэкономики и экоинноваций при МГУ Сергея Бобылева. Здесь же приводится интересный график — эффективность использования крупнейшими нефтегазовыми компаниями страны попутного нефтяного газа (ПНГ, см. график 1). Для примера мы взяли из общероссийской схемы четыре компании — по две частных и государственных. Оказалось, что единственной компанией в списке, которая демонстрирует уверенное падение эффективности использования ПНГ, оказалась «Роснефть». По результатам 2011 года компания использовала только 53,6% ПНГ, тогда как «ЛУКойл», например, — все 97,8%. Для Сибири это важно потому, что ухудшение показателей «Роснефти» непосредственно связано с разработкой Ванкорского месторождения (Красноярский край), уверен руководитель программы по экологической политике нефтегазового сектора WWF Алексей Книжников. «Снижение показателей использования ПНГ государственной компанией «Роснефть» — иллюстрация распространенной в России ситуации, когда госкомпании, выдавая свои интересы за государственные, активно добиваются понижения требования к экологическим показателям своей деятельности, получая при этом односторонние преимущества перед частными компаниями, которые вынуждены следовать требованиям законодательства. Так, например, при получении кредита от Банка развития Китая на освоение группы Ванкорских месторождений «Роснефтью» не был учтен высокий газовый фактор этих месторождений, а когда настала пора расплачиваться ванкорской нефтью за кредит, было дано политическое «добро» игнорировать экологические показатели. При этом в отчете «Роснефти» в области устойчивого развития за 2011 год прямо говорится, что снижение уровня утилизации ПНГ до 53 процентов объясняется наращиванием объемов добычи на Ванкорском месторождении», — объясняет эколог.

Сибирские отходы

Теперь перейдем к сибирской статистике. С одной стороны, она радует. ВРП федерального округа стабильно растет и составляет по состоянию на начало 2013 года 5,1 трлн руб­лей. При этом значительную часть этой суммы дает добыча полезных ископаемых, энергетика и обрабатывающий комплекс (см. график 2). На представленном графике важно обратить внимание на кривую, которая находится примерно около нуля — это и есть экологическая составляющая сибирской экономики, а именно — динамика затрат на природоохранные мероприятия и экологические инвестиции в целом. В экологию инвестируется всего около 0,25% ВРП Сибири. Это может означать то, что здесь: а) совершенно нет экологических проблем, требующих решения и инвестиций; б) природоохранная деятельность катастрофически недофинансируется.

Статистика говорит о том, что более правдоподобна вторая причина. Хотя бы потому, что отходы в Сибири составляют две трети от общероссийских (см. график 3), или около 2,9 млрд тонн ежегодно. Это выбросы комбинатов, автомобилей, ТЭС и прочее. Также Сибирь держит первенство в стране по выбросам в атмосферу (около шести миллионов тонн), загрязнению водных ресурсов (два миллиарда кубометров в год). Лидерами по всем этим показателям являются, понятно, Иркутская область, Красноярский край и Кузбасс.

Помимо антропогенных факторов на состояние окружающей среды и природных ресурсов все большее воздействие оказывает и глобальное изменение климата, утверждается в исследовании. Наиболее «климатически уязвимыми» в Сибири можно считать сельское и лесное хозяйство. В качестве примера приведем засухи 2010 и 2012 годов, когда суммарный ущерб для производства зерновых культур в России превысил 300 млрд руб­лей. Сибирские агропроизводители также понесли значительный ущерб в виде несобранного урожая, а население — в виде взлетевших цен на хлеб и хлебобулочные изделия. В лесном хозяйстве «климатический» ущерб выражается прежде всего в потерях древесины от лесных пожаров, распространения вредителей и болезней леса. Сибирь является одним из лидеров в стране по показателю площади территорий, пройденных пожарами. Ежегодно горят сотни тысяч гектаров лесов. То есть, налицо явный тренд: по экологическим показателям развитие экономики Сибири не является устойчивым.

При этом у нас все же есть шанс «начать все сначала». Речь идет о планируемом индустриальном освоении относительно нетронутых регионов юга Сибири — прежде всего, республик Алтай и Тывы. Два этих региона, как известно, являются лидерами по значению эколого-экономического индекса, вот уже несколько лет составляемого в России. Так, в Республике Алтай истощено только два процента природных ресурсов (что определяется, конечно, отсутствием коммерчески выгодных месторождений — по крайней мере, пока). А запас экологичных лесов составляет почти 50% ВРП республики. Аналогичная ситуация и в более промышленно развитой Туве. Оба этих региона сейчас стоят перед выбором перспектив развития, и там вполне можно пойти по пути создания «зеленой» экономики. Впрочем, по этому же примеру вполне возможно модернизировать экономику и промышленных регионов.

Альтернативная энергетика — один из мировых трендов

Составляющие будущего

Рассмотрим основные компоненты этой системы. Во-первых, альтернативная энергетика. Юг Сибири, прежде всего, является почти идеальной территорией для развития ветровой и солнечной энергетики. «Экономический потенциал развития солнечной энергетики составляет не менее 120 млн тонн условного топлива. Наиболее благоприятными природными условиями для развития солнечной энергетики обладают Забайкальский, Хабаровский и Приморский края, респуб­лики Саха и Бурятия, юг европейской части России», — пишет Иван Егоров. Как известно, этот сектор развивается достаточно интенсивно — по крайней мере, для своей начальной стадии.

Так, компания «Солнечная энергия» уже несколько лет оснащает солнечными батареями поселки и отдельные дома Алтая, Тувы и Кузбасса (см. «Вдохновленные солнцем» в «Эксперте-Сибирь» № 38 за 2012 год). Кроме того, в этот бизнес постепенно заходит крупный капитал. В частности, структуры «Реновы» анонсировали мегаваттные проекты в солнечной энергетике на юге Алтая и в Бурятии. А «ЕвроСибЭнерго» планирует построить солнечную ТЭС в Абакане. С ветровой энергетикой хуже — сколько-либо значительные станции создаются пока на морских побережьях России: в Калининграде, Мурманске, Чукотке и т.п. Отдельно упомянем о развитии малых ГЭС. Такие проекты есть, но все они находятся в стадии разработки, хотя, скажем, в Алтайском крае с подобными инициативами уже выступил ряд частных компаний.

С остальными сегментами «зеленой» экономики в Сибири существенно хуже. Энергоэффективные дома пока не стали массовым явлением — хотя пилотные проекты целых кварталов таких домов (с некоторыми оговорками и недоделками) есть в Горно-Алтайске и Бийске. С управлением отходами — тоже беда. Города Сибири, по данным экологов, вырабатывают в среднем в два раза меньше отходов, чем, скажем, поселения США или Западной Европы, однако системы комплексной переработки этих отходов нет. А в области экологически чистого транспорта мы и вовсе идем против мирового мейнстрима. Так, пока в европейских городах развивают городской трамвай, тенденция России — сокращение и обветшание этого вида транспорта. Наиболее значительно, по подсчетам урбаниста Ивана Резникова, электротранспорт в Сибири сократили в Омске — в два раза (по длине линий). И это еще не худший вариант: например, в Воронеже, Астрахани, Архангельске, Рязани и ряде других городов поменьше трамвайные системы и вовсе были ликвидированы.

Зато у нас есть некоторые наработки в области биотоплива. Уже более десяти лет проекты по промышленному производству биотоплива разрабатываются в Институте катализа СО РАН (Новосибирск). Ученые этого института предлагают вырабатывать биобензин и биодизель из рапса (это биотопливо первого поколения) или путем переработки отходов лесозаготовок (второе поколение, из непищевого сырья). А уже в этом году о проекте производства биотоплива второго поколения заговорили в Институте химии и химической технологии СО РАН (Красноярск). Проект получил поддержку из местного госфонда в размере одного милиона руб­лей, а его апробация проведена на опытных участках предприятий «Красэкомаша» и «Металлики 24».

Назарбаев — молодец

«Наиболее глубокий аспект, препятствующий распространению устойчивого развития, — почти полное и повсеместное отсутствие на текущий момент в российском обществе института наследования достижений. В частности, это проявляется в том, что любое начинание — административное или предпринимательское — фактически заканчивается (или сильно теряет в качестве) с уходом или отступлением (по различным причинам — перевыборы, переназначение, увлечение новыми проектами, смена тактики или ориентиров развития) зачинателей», — пишет урбанист Дарияр Юсупов. То есть долгосрочные концепции вроде бы есть, но развивающие их документы, со своей стороны, формируют краткосрочные целевые установки, к тому же, быстро меняющиеся.

Вместе с тем, «зеленая экономика», уверяют эксперты — очередной ключевой стимул для роста мировой экономики. «У нас таких было несколько. Гонка вооружений, затем — компьютеры, чуть позже — Интернет, ИТ-технологии. Сейчас таким фактором роста является экология, как бы кому-то это ни не нравилось. То есть либо ты экологичен и работаешь на хороших рынках Америки и Европы, либо делаешь все как обычно — и торгуешь с какими-нибудь маргиналами. Российская законсервированная модель — она как раз вне мейнстрима», — говорит Георгий Сафронов (см. интервью с ним на стр. 14).

За примерами долгосрочного планирования далеко ходить не нужно. В соседнем Казахстане по инициативе президента Нурсултана Назарбаева принята долгосрочная (до 2050 года) программа перехода страны к «зеленой» экономике. В Казахстане все уже очевидно: ресурсов нефти и газа хватит на 25–40 лет, после чего страна, за отсутствием альтернатив, превращается в необитаемую и не интересную инвесторам степь. В России, со схожими методами ведения бизнеса и государственного управления, есть альтернативные (хотя и также неэффективные) отрасли экономики, поэтому исчерпание ресурсов пока представляется страшилкой. Отсюда и отсутствие реальных действий.

Помимо этого эксперты в рамках исследования выделяют несколько сдерживающих факторов для развития «зеленой» экономики в Сибири. Первое — несовершенство рынка, отсутствие финансовых стимулов для развития со­временных технологичных отраслей. Второе — отсутствие заказа на «зеленую» экономику от государства и, что не менее важно, от общества. В условиях, когда значительные доли населения небольших городков Западной Сибири работают на тюменских и томских нефтегазовых месторождениях вахтовым методом, такого общественного заказа в провинции ожидать не стоит. В Москве, по понятным причинам, скорее всего, тоже. По­этому нужно обратить пристальное внимание на экологических активистов регио­нальных центров (вспомним историю с Енисейским ферросплавным заводом в Красноярске).

Благо, что отдельные проявления такой активности уже есть. Для достойного завершения текста о необходимости современного «зеленого» будущего Сибири вспомним случай начала 2000 годов. Тогда компания «Транснефть» собиралась строить нефтепровод по берегу озера Байкал. Коалиция «За Байкал» объединила более 50 общественных организаций по всей стране, которые собирали митинги от Калининграда до Владивостока, к протесту присоединились деятели науки и культуры. В результате трасса нефтепровода была отнесена от Байкала на 400 км. С вопиющими случаями у граждан уже получается справляться. Теперь важно научиться систематизации мелких частных инициатив. Это реалистичнее, чем ждать строительства «зеленой» экономики сверху.

График 1 Уровень рационального использования попутного нефтяного газа График 2 Динамика ВРП Сибири, отдельных отраслей и затрат на экологию График 3 Структура отходов в РФ