Разговор о состоянии судов и современной судебной системы с точки зрения защиты прав человека продолжает известный адвокат Геннадий Нам.

— Геннадий Мартынович, в конце 1990-х и у власти, и у общества были большие надежды на судебную реформу. Насколько эти ожидания оправдались? Все ли планы были претворены в жизнь?

— Образцом для государственного устройства Казахстана послужила французская модель, все ветви власти у нас выстроены по этой модели: президент, правительство, парламент, конституционный совет… Да и ныне действующая Конституция, в принципе, «списана» с французской. А вот судебная власть все эти годы остается советской. И все проведенные в ней за двадцать лет реформы очень плохо прижились. Ее нужно было, как пелось в «Интернационале», «разрушить до основанья» и выстроить судебную систему, аналогичную французской. Дело в том, что в советской системе отправления правосудия отсутствовала состязательность сторон, хотя она и провозглашалась. Сторона защиты никогда не имела и до сих пор не имеет никаких прав, чтобы собрать доказательства невиновности своего подзащитного. Почему? Да потому что суд у нас всегда считался составной частью механизма государственного аппарата, то есть органом, призванным бороться с преступностью, искоренять преступность путем осуждения и наказания лиц, попавших в поле зрения органов уголовного преследования. Отсюда и асимметричное развитие. Сильные и даже всевластные правоохранительные органы и хилые, беспомощные институты защиты. В частности — адвокатура. И по сегодняшний день у нас остается преимущественно советская судебная система, хотя в Конституции и в УПК записано, что суд не является правоохранительным органом.

— Неужели за двадцать лет независимости ничего не удалось изменить в судебной системе?

— То, что наша судебная система дает сбои, а если говорить откровенно — тормозит развитие экономики, политики, становление гражданского общества, и что нужно ее менять, видят все. Во всяком случае, большинство граждан. Однако мы пытаемся ее реформировать посредством ряда изменений, тогда как, по моему мнению, нужно выстроить новую, с нуля. Мне кажется, причина в том, что у нас нет философской основы современной судебной системы. Вроде бы принцип известный и никем не ставящийся под сомнение — приоритет прав и свобод человека — мы провозгласили в Конституции, и под этот принцип нужно менять все: правоохранительные органы, прокуратуру, суды. Мы на словах говорим о том, что являемся приверженцами этого принципа, однако содержательная сторона законов и, главное, деятельность силовых органов и суда остается старой, а именно — репрессивной. До 2003–2005 годов в Казахстане, по сути, действовала чисто советская судебная система, хотя УК и УПК были приняты в 1997 году. В частности, в УПК было записано, что суды не связаны мнением органа уголовного преследования, не ­выступают на стороне обвинения и защиты, а выражают интересы права. Тем не менее вся их деятельность свидетельствует об обратном. Складывается впечатление, что суды у нас — это орган, действующий при силовых ведомствах (МВД, КНБ или финансовой полиции), которые призваны осуждать лиц, а не орган, который должен публично и гласно разбираться в сути спора между государством в лице органа уголовного преследования и гражданином, который, предположительно, совершил противоправное деяние. В 2005 году внесли новации в УПК, но они не дали ожидаемого эффекта. С 1 июля 2012 года вступили в силу дополнения и изменения в УПК, принятые в конце 2011-го. Но и они, уже сейчас это видно, буксуют. Мне представляется, что все эти изменения и дополнения направлены не на улучшение судебной системы, а чтобы судьям было комфортно работать и ни за что не отвечать. Поэтому каких-либо позитивных сдвигов, как практик, я не вижу. Тратятся огромные материальные и людские ресурсы, а движения вперед нет.

— Что именно вас не устраивает в УПК? Что нужно менять?­

— У нас была и есть трехзвенная система: суд первой инстанции, суд второй инстанции и суд надзорной. Ранее в надзорном порядке можно было обжаловать любой приговор, вступивший в законную силу. С 1 июля этого года в надзорном порядке можно обжаловать или опротестовать приговор только после того, как пройдешь промежуточные инстанции (апелляцию и кассацию), то есть заставляют людей пройти все инстанции. Предполагается, что на стадии апелляции или кассации приговора, решения или постановления имеющиеся огрехи будут исправлены. Однако практика показывает, что ничего этого не происходит. Все вынесенные судебные акты судов первой инстанции оставляются без изменений. А отсюда — и надежда у всех на Верховный суд. Полагаю, что количество дел, поступающих в суд надзорной инстанции, в лучшем случае останется прежним, в худшем — увеличится. А это почти все уголовные дела, рассмотренные районными судами страны. Дело в том, что в производстве у каждого судьи — по 200, а то и более дел. А есть дела — по 20–100 томов, их изучить невозможно, даже пролистать затруднительно. Отсюда и стандартный результат: отказать в удовлетворении ходатайства о пересмотре дела. Судье дается один месяц на изучение материалов дела, а у него их еще 199. Поэтому опасения судей, что их приговоры отменят в апелляционной, кассационной инстанции или в Верховном суде, беспочвенны: там просто некогда их даже прочитать — легче оставить приговор в силе, чем его отменять и выносить новый судебный акт. Ведь его же нужно мотивировать. А если он даже дело не брал в руки, а только бегло просмотрел приговор или решение, то как он мотивирует свой судебный акт? При этом хочу отметить, что вышестоящие суды не отвечают за приговор или решение суда нижестоящей инстанции, если оставляют его без изменений.

— Получается, что у человека нет никакой надежды, что  несправедливый приговор отменят? 

—  В большинстве случаев это так. А после Верховного суда обратиться больше некуда. Ну, может, только в Комитет по правам человека ООН. Отсюда у нас и лукавая статистика. Верховный суд показывает очень низкий процент отмены приговоров судов первой и второй инстанции — 0,8%. Данные цифры призваны показать, что 99,2% приговоров наших судов — законные. Хотя по крайней мере от половины дел, если отдать их на рецензирование, грамотный специалист камня на камне не оставит: они не выдержат ни правовой, ни филологической экспертизы. Представьте, что Верховный суд вдруг сообщит о том, что у нас 95% приговоров законные, а 5% отменили? Снижение за год на 4% — это уже ЧП. Вот они и стараются не выходить за пределы одного процента, борются не за законность, а за проценты. А то, что за этими процентами стоят реальные люди, их судьбы, семьи, никого не тревожит. В странах, которые мы причисляем к демократическим, 20–25% приговоров — оправдательные. И общество не впадает в истерию от этого. Наоборот: это показатель независимости суда, законности и справедливости вынесенных им актов. Поскольку мы страна с управляемой демократией, то давайте постепенно двигаться к аналогичным показателям, давая судам возможность вынесения законного и справедливого приговора или решения.

Еще одна проблема: всевластие председателей судов. Например, в Алматы городской суд — это суд апелляционной и кассационной инстанции. И все находится в руках одного человека — председателя этого суда. А у него процессуальные и непроцессуальные ресурсы громаднейшие. Он отслеживает дела от районного уровня до кассации. Имея такой громадный потенциал власти, он может заставить судью первой инстанции вынести то решение или приговор, который, по его разумению, надлежит постановить. А если судья ослушается и вынесет свое решение, которое будет трижды обоснованным и законным, он может отменить его на уровне апелляции или кассации, потому что судьи этих инстанций тоже подчиняются ему.

— А зачем председателю суда это нужно?

— Его можно заинтересовать материально, связями, надавить на него и так далее. Эту систему тоже нужно менять. Я полагаю, что суды апелляционной и кассационной инстанции надлежит разделить, то есть дать автономию. В области (городе) должен действовать суд апелляционной инстанции, а юрисдикция кассационных судов не должна совпадать с административно-территориальным делением страны. Например, создать три или четыре кассационных (окружных) суда для всего Казахстана, которые будут пересматривать приговоры и решения судов первой инстанции, постановления, приговоры и решения судов апелляционных инстанций. На деле это будет выглядеть следующим образом: районный суд принимает решение или выносит приговор. Он не вступает в законную силу. Стороны, не согласные с принятым судом актом, обжалуют его в апелляционную инстанцию — в областной или городской суд. Апелляционная инстанция вправе полностью пересмотреть дело и, отменив приговор или решение суда первой инстанции, вынести свое решение или приговор. За это решение или приговор суд будет нести ответственность. Лица, не согласные с актом, вынесенным судом апелляционной инстанции, имеют право обжаловать его в суде кассационной инстанции. Акт суда кассационной инстанции вступает в законную силу. Верховный же суд должен иметь ограниченные полномочия по пересмотру судебных актов нижестоящих инстанций в порядке надзора. А вообще он должен заниматься обобщением судебной практики и принимать нормативные постановления в целях единообразия правоприменения. При такой структуре можно ожидать большей объективности и независимости при рассмотрении дел и вынесении судебных актов. А та система, которая у нас начала работать с 1 июля, уже показывает свою неэффективность. На мой взгляд, ситуация даже ухудшилась.

В настоящее время среди ученых и практиков обсуждается проект нового УПК, который должен прийти на смену ныне действующему. Новый кодекс, который предполагается принять в 2015 году, кардинально отличается от действующего, поскольку там предполагается состязательность стороны обвинения со стороной защиты не на словах, а на деле. Поскольку будет иной судебный процесс, надлежит одновременно изменить судебную систему. В противном случае ничего положительного новый УПК не привнесет в нашу правовую систему.

— Что именно изменится в процессе?

— Он станет более состязательным. Как я сказал ранее, основа всякого состязательного процесса — это когда стороны равноправны в собирании доказательств. В частности, сторона обвинения (прокурор, потерпевший) будут собирать доказательства виновности лица в инкриминированном ему деянии, а сторона защиты (подсудимый и защитник) — собирать доказательства, оправдывающие или опровергающие вину лица, преданного суду. А для этого полномочия адвоката должны быть расширены, его деятельность — более защищена от вмешательства его процессуальных оппонентов. Сегодня же адвокат — абсолютно бесправная фигура в уголовном процессе. Если пользоваться шахматной терминологией, это король, на которого все нападают, а средств защиты у него нет.

— Вообще, насколько легко или сложно быть адвокатом? Сразу ли вас допускают к задержанному?

— Конечно, каких-то грубых нарушений закона со стороны органов уголовного преследования и судов нет. Но есть много политических моментов, которые отражаются на нашей деятельности. Есть такое выражение: «политически мотивированное уголовное дело» или дело, в котором заинтересовано государство в лице его соответствующих органов, учреждений или должностных лиц. Вот в таком деле нам чинят различные препоны: не допускают к материалам следствия.

— Как такое возможно? Ведь в случае расследования уголовного дела без участия защитника собранные следствием доказательства не признаются судом?

— Берут и засекречивают дело и не дают допуск тому или иному адвокату, выбранному обвиняемым. Зато они доверяют «ручным» адвокатам и их-то допускают к секретам. Как правило, эти адвокаты молча подписывают все процессуальные документы, составленные следователями, активно не отстаивают позицию своего доверителя, закрывают глаза на все нарушения, допускаемые следователем в отношении подзащитного. Одним словом, это статисты в уголовном процессе. А это есть нарушение права человека на получение квалифицированной юридической помощи, которая закреплена за каждым человеком и гражданином Конституцией РК, и права на выбор  адвоката.

— Тут уже вопрос о независимости суда…

— Он полностью зависим от исполнительной власти, хотя по закону этого нет. Статья в Конституции РК о независимости суда — декларативная. Дело в том, что все судьи назначаются главой государства, который фактически контролирует все ветви власти, в том числе и судебную, содержатся за счет бюджета. При таком положении о какой независимости суда может идти речь?

— Но во всем мире суды живут за счет госбюджета, и это не мешает им быть независимыми.

— В так называемых правовых государствах судьи избираются населением страны, а не назначаются.

— А вы думаете, мы уже готовы к выборности судей?

— Думаю — да, хотя, конечно, все зависит от самосознания и активности граждан: если ты не желаешь иметь зависимого судью, выбирай независимого, объективного, честного.